"Безумству храбрых поем мы песню"
Хотите знать, что для меня жизнь? Выбежать на зеленую поляну, раскрыть широко руки, расправить грудь, сделать глубокий вдох, чувствуя, как свежий воздух проходит по всему твоему телу, улыбнуться, не скромно губами, а искренне и счастливо, поднять лицо к небу и крикнуть, крикнуть во все свое горло: "Как хорошо жить! Как хорошо!". А потом сквозь счастливые слезы разлиться заразительным, звонким смехом, подражающим голубеньким колокольчикам, и бежать, скакать по молодой траве, вдыхать запах цветов, сходить с ума от девственной природы, чтобы потом упасть, нырнуть в эту траву и лежать, лежать, лежать... Жить - значит смеяться, когда вам хочется смеяться, жить - значит любить, когда вам хочется любить, жить - значит делать добро и делиться своим счастьем с другими, когда вам хочется, чтобы все так же кричали от радости и жили…
Горький! В вас ли кроется та заветная формула счастья? Ведь вы и вдохновили меня на столь веселую, может, глупую фантазию! Давайте, уважаемый Максим Максимович, с вами поговорим… поживем, да! Ведь это я вас, высокого, молодого, с надетой русской рубахой видела по другую сторону поляны? Вы тоже сорвались было бежать, но, кажется, будто заметили что-то. Вы будто задумались или что-то еще. Залюбовались?
Да, вы любопытны и смелы. Безумству слагаете песни, геройство возносите, соколов возвышаете, ужей принижаете, мещанство презираете, к "буре" призываете, жизнь украшаете и в жизнь ту верите! А верите, потому что от картин, мрачных и серых, не поднимет голову человек и не сгустит брови, призывая к пути, к шагу, к полету. Верите, потому что без "стихии" человек не научится чувствовать борьбу, слышать гром и ощущать его внутри себя, в своем сердце, готовом на ложь, унижение, непонимание - на все, лишь бы спасти стоящих перед ним темных людей, осветлить их своим пламенем, горящими искрами, обжечь их головы, воспламенить груди. Пожар, морская волна, ветер, отзывающийся шелестом молодых листьев и пробуждающейся природы - вот, как вы, Горький, убедили людей в стремлении к новому, великому, большому. И не одиночество здесь гордо восседает над царящим хаосом, не личная свобода, бесполезная, тщетная, даже вредная, а народный общий крик, всеобщая забота и любовь ко всему окружающему, к красоте жизни. Я не права?
"Один против всех и все на одного", - так вы создавали своих смелых героев-борцов? "Старуха Изергиль", "Макар Чудра", "Песня о соколе", "Песне о Буревестнике" - все это ваш дерзкий ранний порыв, где человек может все, и он красив, раз все может, и он смел, раз красив. И о порыве этом вы писали как-то Антону Чехову, припомните: "Я недавно видел пьесу "Сирано де Бержерак" и пришел от нее в восторг: "Дорогу свободным гасконцам! Мы южного неба сыны, Мы все под полуденным солнцем, И с солнцем в крови рождены!". Живо, не так ли?
"Человек - звучит гордо!", "красивые всегда смелы" - независимо от того, когда и в каком возрасте к вам в голову стучались такие громадные мысли, вы будто вкрапили эти слова в каждый ваш рассказ, роман, в каждую песню, в каждое произведение искусства. Вы наказали поколениям, что нужно, и что есть мы сами, и сколько мы можем ради того, что нужно.
И, нет, все-таки полноценно живет тот, кто живет, оживляя всех вокруг. Ведь правда, Изергиль? Согласен ли и ты со мной, Макар? Тот, кто верит, что "в жизни всегда есть место подвигам", кто знает, кто считает, что изрубленный в сражениях поляк намного симпатичней сотни богатых баев, кто восхищается голубыми искорками, будто расцветающими цветами, и тяжело вздыхает, глядя на тень испепеленного гнилой свободой гордеца - тот ли не есть человек? Не есть жизнь?
И, по мне, схватить меч и во все горло закричать "Ура!", безоружной пойти в засаду, где любимый человек в плену считает свои последние деньки, быть вольным, но вольным в распоряжении своей жизнью, а не чужими - ни в этом ли огонь, страсть? Кто-то наступил тогда на бойкое сердце Данко. Кто-то испугался, что вслед за Данко сердце вытащит уже другой. Кого-то испугала жизнь, кому-то не захотелось, чтобы жизнь жила всегда, кому-то что-то надоело. И потому я закричу: "А бороться с такими, показывать, как удала человеческая душа, и сколько силы в ней и смелости - не к этому ли, Максим Максимович, вы хотели нас призвать, не в этом ли, по-вашему, смысл жизни, свободной, настоящей, большой?"
