Маяк
Теперь
поговорим
о дряни.
(В. В. Маяковский)
У каждого из 148 поэтов Серебряного века была своя судьба: 21 поэт умер до 1917 года, 23% эмигрировало после, а 54% умерло в результате войн, репрессий, несчастных случаев и самоубийств. Одним из трех поэтов, совершивших самоубийство, был Владимир Маяковский.
Маяковский! И получалось же у вас все время казаться… другим. И говорили вы не как все. Думали, как не думали миллионы. Смотрели как-то по-своему, горячо, с огнем, неудержимым, как и вы. Думаю, вы позволите обратиться к вам, как к человеку не такому понятному и открытому, неоднозначному, живущему в толпе, идущему среди нее, в самой ее гуще и будто вне ее. Не смейтесь, если вдруг я ошибусь или привру. Вы знаете лучше, что. Знаете лучше, как. Лучше вас это мало кто знал. Поэтому просто послушайте. Да, "послушайте!". Вот я подалась вперед и вытянула руки.
Странно, но есть у меня одно, с какой-то стороны, бесполезное занятие - сопоставлять фамилию или имя творческой личности с ее жизненным путем или, может, его направлением. И обязательно что-то окажется схожим. Как и у вас. Маяк, что всегда осветит путь заблудившимся судам и лодкам. Уж не вы ли?
Люблю задавать вдумчивые вопросы. Люди блуждали по смутному времени, искали в нем что-то, с чем-то не разбирались, о чем-то спорили. Постоянно с чем-то не соглашались. А вы нашли правильный способ разобраться и переспорить. Вы изобрели "лозунг". И стали правы. Тогда нужно было именно кричать с трибуны и стучать по столу.
Поговорим с вами о времени. Оно по шпалам так и мчалось. Революция, стрельба, повсюду бегают люди, что голова идет кругом, многие пакуют чемоданы, кто-то строчит очередной выпуск большевистской газеты, красные знамена плывут по всем городам и селам, и люди, кто хлопая в ладоши, а кто, закрывая этими ж ладонями лицо, радостно и со слезами их встречает. Многие верили в лучшее, но в сказке не оказалось очаровательной "русалки". На ветвях сидела бюрократия, пускала все глубже свои корни, и опадали с веток уже не листья, а листы бесконечных протоколов заседаний. Нет прошлому. Нет настоящему. Вечный "октябрь". Вечное увядание. И поэтому вы "будетлянили". Мало было проку в нелепых законах, порой доводящих людей до истерического ужаса. Вас смешила толпа преданных чиновников, с открытым ртом внимающих новым требованиям, смешили указы, бумаги, бумаги… Писали же вы:
"О, хотя бы еще одно заседание относительно искоренения всех заседаний."
И написали, как только может написать футурист.
Неожиданная гипербола. Разящий эпитет. Ловкий гротеск. И все кратко и ярко, как вспышка или взрыв. Галифе становятся "галифищами". И эти "галифища" достигают "тихоокеанских" размеров. Оживший Маркс призывает свернуть головы мещанским канарейкам. Вот это я называю "быть Маяковским". Только "заумь" и "речетворство".
У вас была своя "История одного города". Свой город Глупов. У вас на Мясницкой улице бабе "грязью обдало рыло", и этой бабе не было дела до всероссийских масштабов.
А что поистине уникально в вас - так это то, что вы чувствуете, хотите чувствовать и жить, как все. Совсем как человек. Пусть разнятся мысли и действия. Но в вас то же желание побыть счастливым, послушать соловья или просто поговорить с кем-то, кто рядом, чтобы стало чуть менее одиноко, чуть менее грустно, менее вязко на душе. Вы совсем не черствый. Совсем не злой и бездушный. Грубый, но добрый. И это, несомненно, так.
"…Тут бы запеть соловью-трелеру.
Настроение - китайская чайница!
И вдруг на стене:
- Задавать вопросы контролеру строго воспрещается! -
И сразу сердце за удила.
Соловьев камнями с ветки.
А хочется спросить:
- Ну, как дела?
Как здоровьице?
Как детки? -
Прошел я, глаза к земле низя, только подхихикнул, ища покровительства,
И хочется задать вопрос, а нельзя - еще обидится правительство!"
Да, вы размахивались и били. Вы любили резкость и точность. Но такое отношение к слову сделало вас поэтом бесподобным. Сделало вас настоящим, любимым нами Маяковским, которому всегда как-то удавалось заставить человека взглянуть на себя и посмеяться над самим собой и, прежде всего, в себе, а затем и в окружающих, находить ту самую "дрянь", от которой вы всегда старались нас избавить.
